Книга Зиска. Загадка злобной души - Мария Корелли

Неясное, но всеобъемлющее чувство суеверной тревоги и неловкости довлело над отелем «Джезире Палас» на следующий день после приёма у принцессы Зиска. Что-то произошло, и никто толком не знал что. Приличия были попраны, но никто не знал в чём именно. Конечно, хозяйке бала и принцессе не пристало прыгать и плясать, подобно дикой вакханке, перед толпой приглашённых гостей, и всё-таки, как доктор Дин мягко заметил:

– В чём проблема? В Лондоне благородные и воспитанные дамы занимались танцами, и никто не посмел бы бросить ни единого слова в адрес их репутации; отчего же и в Каире даме не увлечься фивийским танцем, за что клеймить её непристойной?

В самом деле, за что? Не было причины ни для обид, ни для удивлений; и всё же большинство чувствовали себя обиженными и удивлёнными, скандал разгорался, и сплетники распустили свои ядовитые языки, распространяя злые сообщения, направленные против имени и славы принцессы Зиска, так что в итоге Дензил Мюррей, взбешённый и разъярённый, обрушился на свою сестру в её комнате и поклялся, что женится на принцессе, если даже ему придётся ради этого умереть.

– Они ругают её там, внизу, эти животные! – горячился он. – Они клеймят её всеми страшными именами! Но я спасу её – она станет моей женой! Если она примет меня, то я женюсь на ней завтра же!

Хлене смотрела на него в молчаливом отчаянии.

– О Дензил! – она замялась, а потом больше ничего не прибавила, потому что слёзы застилали её глаза.

– О да, конечно, я знаю, о чём ты! – продолжал он, беспокойно шагая туда-сюда по комнате. – Ты, как и все остальные, считаешь её авантюристкой. А я считаю её самой чистой и благороднейшей из женщин! Вот в чём разница. Я говорил с ней прошлой ночью и сказал, что люблю её.

– Правда? – и Хелен смотрела на него мокрыми, печальными глазами. – А она…

– Она попросила меня молчать. Сказала, чтобы я не говорил – не теперь; она обещала дать мне ответ, когда все мы будем в отеле «Мена Хаус».

– Так ты собираешься пойти на вечеринку туда? – слабым голосом вопрошала Хелен.

– Конечно собираюсь! И ты тоже, надеюсь.

– Нет, Дензил, я не смогу. Не проси меня. Я останусь здесь с леди Фалкворд. Она не пойдёт, так же как и Четвинд Лайлы. С ними мне будет лучше. Я предпочла бы не ходить в «Мена Хаус», я бы не вынесла…

Её голос изменил ей, и она горько разрыдалась.

Дензил стоял прямо и смотрел на неё с каким-то молчаливым стыдом и упрёком.

– Хорошенькая ты сестричка! – заметил он. – Как только ты видишь меня, влюблённым до безумия в женщину – в совершенную, прекрасную, очаровательную женщину, – ты сразу же встаёшь на моём пути и изображаешь, что этот мой брак станет для тебя несчастьем. Ты же не ждёшь, что я на всю жизнь останусь одиноким, правда?

– Нет, Дензил, – всхлипывала Хелен, – но я питала надежду видеть тебя женатым на какой-нибудь милой девушке из наших мест, которая стала бы тебе настоящей опорой, которая стала бы мне сестрой, которая… О, не слушай меня! Будь счастлив по-своему, мой дорогой брат. Я не имею права вмешиваться. Я только скажу, что если принцесса Зиска примет твоё предложение, то я со своей стороны сделаю всё, чтобы полюбить её ради тебя.

– Что ж, это уже хоть что-то, – проговорил Дензил с видом облегчения. – Не плачь, Хелен, меня это мучит. А что касается «милой девушки», которую ты мне прочила в невесты, позволь мне сказать, что «милые девушки» становятся необыкновенной редкостью в Великобритании. А что касается велосипедисток и всяких там девчонок-сорванцов с огромными ладонями и длинными ногами, то, признаюсь, что я на них даже не посмотрю. Мне нравятся женственные женщины, изящные женщины, очаровательные, прелестные – и принцесса как раз воплощает в себе все эти качества и даже больше. Несомненно, ты тоже считаешь её красивой?

– Конечно, очень красивой! – вздыхала бедная Хелен. – Даже слишком красивой!

– Ерунда! Как может женщина быть слишком красивой? Мне жаль, что ты не идёшь со мной в «Мена Хаус». Для тебя это стало бы хорошей сменой места, да и Джервес будет там.

– Ему сегодня лучше? – застенчиво поинтересовалась Хелен.

– О, думаю, он уже вполне оправился. Прошлой ночью то ли жара, то ли интенсивный аромат цветов вызвал этот обморок у него. Он всё ещё не пережил акклиматизацию, знаешь ли. И он говорит, что танец принцессы вскружил ему голову.

– Я этому не удивлена, – пробормотала Хелен.

– Это было чудесно, просто прекрасно! – сказал Дензил мечтательно. – Ни на что не похоже и даже представить себе такое невозможно!

– Будь она твоей женой, тебя бы не беспокоили её танцы перед толпой? – спросила Хелен дрожа.

Дензил резко обернулся к ней, вскипев гневом.

– Как это похоже на женщин! Выдвигать грязные обвинения – молча осуждать! Будь она моей женой, она бы не стала делать ничего неподобающего её положению.

– Так значит, ты всё же считаешь это несколько неподобающим? – настаивала Хелен.

– Нет, не считаю! – резко ответил Дензил. – Независимой женщине многое позволительно из того, что замужней даме заказано. Брак подразумевает многие обязанности и ответственность, которые осознаёшь не сразу, а по мере их появления.

Он яростно повернулся на пятках и вышел из комнаты, а Хелен, уронив лицо в ладони, плакала долго и безутешно. Эта странная египтянка обратила сердце её брата к себе и украла её почти уже названного любимого. Так что неудивительно, что слёзы её безудержно катились из глаз, изливаясь из двойной раны; поскольку Хелен, хоть и обладала спокойствием и сдержанностью, но от природы была способна на прекрасные чувства и берегла в душе неизведанные глубины страстей; и то судьбоносное влечение, что она испытывала к Арману Джервесу, было намного мощнее, чем она сама могла предположить. И теперь, когда он открыто признался ей в безумном увлечении другой женщиной, то ей казалось, что земля разверзлась у неё под ногами и не оставила ей ничего иного, кроме могилы, в которую предстояло упасть. Жизнь – пустая, бледная и лишённая любви и нежности, открывалась перед её внутренним воображением; она видела себя бредущей по пути монотонного труда и обязанностей до тех пор, пока волосы её не окрасит седина, а лицо не похудеет и не сморщится, и никогда уже не вспыхнет прекрасная, яркая, романтическая страсть, которая на краткий миг преобразила её жизнь мечтами, что были сладостнее реальности.

Несчастная Хелен! Мало было удивительного в том, что она рыдала, как рыдают все женщины, когда их сердца разбиты. А сердце разбить так просто – порой достаточно одного слова. Но исчезновение крылатого бога любви из души – это даже страшнее, чем разбитое сердце, это окончательная и неисправимая потеря, полнейший и всеобъемлющий крах, из которого больше ничего доброго невозможно уже создать. В наши дни мы вовсю стараемся поставить на место несговорчивого Эроса позолоченного, насмешливого идола Мамоны, которого пытаемся представить важнее любого сребролукого бога, что когда-либо нисходил с небес на радужной колеснице, чтобы петь райские песни смертным; но это уродливая замена – отвратительный идол во всей своей красе; и целование его золотых колен, а также поклонение ему даёт нам взамен немного утешения в часы сильных искушений или горестей. Мы сделали ошибку – мы, с нашим прогрессивным веком, – мы изгнали древнюю сладостность, победы и прелести жизни, а взамен получили пар и электричество. Однако сердце века взывает к счастью – никакие наши новые мысли его не удовлетворяют, ничто не умиротворяет его беспокойного томления; и кажется этому великому сердцу человеческой жизни, что оно утратило больше, чем приобрело, а отсюда – не прекращающаяся, не стихающая боль нашего времени и вечное стремление к чему-то такому, чего Наука не способна дать, – к чему-то смутному, прекрасному, неопределённому и при этом столь сладостному для каждого фибра нашей души; и самое близкое чувство к этому божественному утешению – это то, что мы в самые лучшие и возвышенные моменты определяем как Любовь. И Любовь оказалась потерянной для Хелен Мюррей, отборная жемчужина упала в широкий залив Небытия, и теперь все силы Природы не смогли бы вернуть ей эту бесценную драгоценность.